Наполеоны о детстве.
В социальном плане я добилась больше, чем все мое окружение, в котором я выросла. Я живу в большом городе, у меня своя квартира за много миллионов, машина за два миллиона, у меня четыреста человек в подчинении, мне подчиняются семь директоров банковских филиалов в разных городах, республике Коми, Чувашии. Со мной сложно соперничать, конкурировать. Я добилась большего, чем многие мужчины.
В детстве от родителей все шло на то, чтобы подчеркнуть, что я плохая, у меня ничего не получится. А Наполеон устроен так, что он делает все вопреки, чтобы всем доказать, что это не так. Когда встречали знакомых, родители про меня говорили: «Ой, у нас вот не ест ничего, не растет, и ни то и не это». Я была очень колючим ребенком. Я не настраивалась никого очаровать, ни с кем подружиться. Я всегда хотела отбить удар. Я его ждала, даже жестокая была в детстве. Помню, мне девочка испортила фломастеры в классе. А в школе был фонтанчик, из которого дети пили. В какой-то момент я подошла и разбила ей об этот фонтан всю голову. Мне было шесть лет. Колючая, мнительная, мстительная, ревнивая.
Я занималась спортом – спортивной гимнастикой. Там мне нужно было всегда первое место. Брусья, конь, акробатика – мне нужно быть первой. У нас тренер был на две девочки. Мне нужно было лучше быть, чем та девочка.
Ласковых слов от родителей я вообще никогда не слышала, не чувствовала ни теплоту, ни любовь, а это мне очень надо было. Особенно хотелось быть близкой и откровенной с мамой. Но если бы у меня это было, я не уверена, что я выросла бы такой упертой, самостоятельной.
Я выросла с отчимом.
Когда я была маленькой, мы жили в коммунальной квартире, мне соседка говорила: «Твой папа – это папа твоей сестры, а у тебя нет папы. Он вас бросил». Мы с мамой на эту тему не говорили ни разу, пока мне не исполнилось лет двадцать пять. Мне исполнилось шестнадцать лет, я сама папу попросила: «Пап, ну ты меня удочери. Я фамилию-то другую хочу». Меня все это очень сильно задевало. Прежде всего то, что мама со мной об этом никогда не разговаривала.
Мама у меня воспитатель детского сада. В шесть-семь утра мы приходили в группу, группа была пустая. Перед тем как мне уходить в школу к девяти часам, она сажала меня в группе, и я писала домашнее задание. Со мной никогда вместе никто уроки не учил. Я сидела одна, писала свои закорючки в первом классе. Если результат не соответствовал, мама вырывала листок, выкидывала и говорила: «Переписывай». Я не понимала, что я не так сделала. Я трудилась, написала весь лист, а его порвали и выкинули. Мама скажет: «Видишь, криво?» А я толком и не видела, где криво, что криво. Может быть, это она и правильно делала. Я сама должна была разобраться, где криво.
Я смотрю сейчас, как мой муж может что-нибудь на середине потерять, а я настроена на результат – ищи сама, как делать правильно, старайся, давай, прокладывай себе дорогу. Рисуй эти крючки, наклоняй вправо или влево, посмотри сама, как на образце, думай. Лучше бы, наверное, было, если бы чуть-чуть мама мне подсказывала.
А вот бабушка делала по-другому. Она забирала меня из спортивной секции и по дороге домой показывала мне все, что было вокруг. Спросит, например: «А это кто?» Я отвечу: «Ворона». Бабушка все мне объясняла, она работала заведующей детским садом.
Мне не хватало тепла со стороны мамы. Я даже собаке своей говорю, что я ее люблю. Я уже взрослой начала работать над собой: что такое любовь, как быть доброй, как быть мягкой. Как быть красивой в этом мире. Такому ребенку, как я, любовь нужна. Она бы меня еще больше простимулировала на действие.
Я была любознательная, была как юла, лазила и исследовала другие дворы, сады, не могла уснуть, скакала по квартире.
Чтобы уложить такого ребенка, нужно заставить его видеть зрительные образы. Если я не могла уснуть, меня просто били. И чтобы уснуть, я лежала и представляла: «Вот у меня будет такое красивое розовое платье. Вот я буду в нем вот так выглядеть. А вот у меня будет такой белый мишка». Я рисовала эти образы. Меня это радовало. Я даже какие-то события себе представляла. И даже уже взрослая, когда мне было двадцать лет, но у меня было мало денег, я представляла себе, что вот у меня будет двухкомнатная квартира… Сейчас у меня абсолютно та квартира, которую я себе раньше представляла. С такой девочкой, как я, нужно было полежать, погладить ее, сказать: «Давай мы с тобой будем фантазировать. Вот будет бал, давай представляй! У тебя будет платье, такая карета…» Я бы ей рассказывала сказку про нее саму.
У такого ребенка очень много энергии, иссякнуть она не может. У меня была спортивная гимнастика с трех до семи три раза в неделю, музыкальная школа, вечером я учила уроки – энергии хватало на все.
На вечер нужно ввести определенный ритуал, чтобы ребенок этого ждал, чтобы он на это настраивался, чтобы этот момент был для него приятен. Укладывать слишком рано ребенка не надо, и лучше это делать в одно и то же время.
В школе я начала видеть, кто в чем одет, у кого что есть. Если я увижу, что кто-то в лучшем платье, чем мое, то у меня настроение испортится.
Мне действительно многое хотелось, но такой ребенок терпелив и очень вынослив. Если ему сказать, что сейчас нет денег купить то, что он хочет, он это поймет, он это примет. Ему надо сказать, что нет возможности. Можно сказать так: «Я сейчас это не могу купить, но мы с тобой купим тебе куртку новую к осени».
Перспективное мышление у такого ребенка очень развито. Этот человек не живет в настоящем – он в будущем. «Терпи, сейчас ничего не купим, но зато потом я тебе куплю платье получше. Пойми, сейчас нет, но я стараюсь».
У меня никогда не было чувства страха. Я ничего не боялась, ни чужих людей, ни ям, ни луж, ни змей, ни упасть.
Я всегда лучше себя проявляла в среде, где есть соперничество. С подругой я в спорте соперничала. Если на тренировках я что-то не могла выполнить, то на соревнованиях собиралась и все делала очень хорошо. Соревновательная среда стимулирует такого ребенка просто невероятно. Я сама себе искала соперника и соперничала. У нас была в классе отличница, я с ней соперничала. Если сказать такому ребенку: «А Маша учится лучше», – это неправильно. А можно, например, спросить ребенка: «Что ты получил? А что Маша получила?» И все. Без комментариев. Чтобы он сам делал выводы. Не надо сравнивать грубо, кто лучше, кто хуже, но зацепить на соперничество надо.
Мне очень нравилось, когда я выполняла какую-то особенную роль.Например, на утреннике у меня всегда должна была быть ведущая роль. Все дети сидят, смотрят, а меня воспитатель выбрал в костюм нарядиться и выступать. Мне нужно, чтобы у меня была возможность выделиться среди других. Это тоже очень стимулировало.
Я занималась музыкой, но ничего не понимала в этом сольфеджио. Музыка мне не нравилась. А в спорте были хорошие результаты. Этот ребенок должен сам нащупать, где ему лучше. Спорт нужен, где развивается сила воли и выносливость – спортивная гимнастика, художественная гимнастика, плавание, лыжи, легкая атлетика.
Я ходила в художественную школу. Я занималась английским языком, он мне нравился. Я сейчас знаю два языка – английский и немецкий. В двадцать четыре года я получила свою должность благодаря тому, что руководитель был американец и ему нужен был человек, владеющий языками.
В одной школе преподавательница была достаточно лояльная, мягкая, я училась плохо. А в лицейной школе была довольно четкая методика и строгий преподаватель. Учительница давала материал, на следующее занятие контрольная на этот материал и новый материал. И никаких «сю-сю». Материал – контрольная – новый материал. И так постоянно. Я вызубривала все.
Чтобы дети были послушные, чтобы они были довольные своей жизнью, они должны добиться чего-то, реализоваться в чем-то. Для того чтобы они реализовались, их надо чему-то научить, а для этого нужна строгость. Наставник должен вызывать уважение, быть строгим, развивать в ребенке ответственность.
Я была очень податливая, терпеливая. Тренер на растяжке всегда говорил, что я самый податливый ребенок. На тренировке ребенка тянут же, растяжку делают, при этом слезы текут. Мне пять-шесть лет, у меня «кости ломают», а я терплю.
Тренер по гимнастике был авторитетный, сильный человек, вызывал у меня доверие. Если он тянет мои связки, значит это надо. У меня было слово «надо». Это надо сделать, зато потом будет результат, научишься делать.
Этому ребенку нужно показывать причинно-следственную связь. Сделаешь правильно – будет медаль, работай. Сегодня работай, завтра работай, послезавтра работай – добьешься желаемого.
Я хотела быть похожей, я наблюдала, я присматривалась к тем женщинам, которыми все восхищаются. Вырывала из толпы всегда каких-то людей, которые мне нравятся, и сильно к ним присматривалась. Я и профессионалом стала именно на этой почве. Мое первое место работы: я пошла секретарем к очень богатому и образованному человеку. У него очень много видов бизнеса. Механизм жизни этих людей, впитывание его образа жизни, работы. Образец перед глазами, модель, он у меня и сейчас авторитет. Мы выбираем кого-то, кто нам нравится, и пытаемся делать так же, как они, или даже лучше. Наполеону авторитет нужен.
Наполеоны завистливые достаточно дети, завидуют благосостоянию, что кому купили. Хочется. Я завидовала на красивые вещи.
Надо сказать ребенку, что это достижимо. Вот ребенок скажет: «У меня будет машина БМВ». Ему надо ответить: «Будет. Но если ты будешь дворы подметать, то вряд ли. А если у тебя будет достойная работы, то будет!»
Я с мальчишками в школе дралась. Я, как собачка маленькая, вцеплялась, царапалась, если они меня обижали. Один мальчишка сказал даже про меня: «Это не девчонка, это пацан! Не связывайтесь с ней!»
Ребенку нужна любовь безусловная, какой бы ребенок ни был. Самое главное вырастить ребенка счастливым человеком, который будет приносить хорошее в эту жизнь для животных, для окружающих. Уметь отдавать любовь, быть надежным человеком. Я не хочу, чтобы у моего ребенка были мои стандарты воспитания под правильную жизнь, чтобы он думал о том, что правильно, а что неправильно, что хорошо, а что плохо. Конечным результатом должна быть счастливая жизнь.
Очень важен тон, которым разговаривать с ребенком, взгляд. Ребенку нужна теплота, забота и внимание. «Пойдем я тебя покормлю». Если со мной садятся рядом, я могу сама говорить. Этот ребенок не настолько закрыт. Нужно дать ему повод высказаться. Не спрашивать прямо, что случилось, а лучше сказать: «Пойдем чайку попьем», и дать ему выговориться. Если ребенок уходит из дома, нужно у него спросить, когда он планирует вернуться: «Когда ты планируешь прийти?» Самое главное, чтобы прозвучало, что он решает, чтобы не вызвать противодействия, потому что противодействие бывает постоянно. Я все время с кем-то боролась, огрызалась.
Нужно ребенку давать задание по дому. «Придешь из школы, помоешь посуду, накормишь собаку, помоешь полы, сходишь в магазин». Я все делала. В очереди меня мама поставит – стоишь. Наполеон – выносливый ребенок. Мы ехали с Украины с мамой, тяжеленные чемоданы были, мне было шесть лет. После этого я слышала, как мама разговаривала со своей сестрой: «Как там у тебя Оля-то в дороге?», – спросила моя тетя. Мама ответила: «Даже не пикнула». Надо и надо. Тащим и тащим. И дома то же самое было – надо! Есть в жизни вещи, которые ты делаешь для того, чтобы быть успешным и был результат, и их нужно делать. А еще нужно помогать маме.
У такого ребенка очень тяжело удерживается внимание. Меня сажали на первую парту с мальчиком, лишь бы я не отвлекала других детей в классе. Я сама была отличницей: пока учитель говорит, я уже знаю, что она скажет. Легко все схватывалось – это, наверное, из-за того, что бабушка со мной все детство разговаривала, про все мне рассказывала. А еще мне говорили, что мой дед родной, которого я не помню, первый год моей жизни, который мы прожили на Украине, не спускал меня с рук. Он был дядька образованный. Он ходил со мной и рассказывал мне про мир: «Вот смотри, это трава, она зеленая…», и т.д. Я не знаю, может быть, это отразилось, но в школе мне было скучно. Я всех отвлекала, не могла сосредоточиться. Я до сих пор не могу сосредоточиться на одном деле. Я смотрю, как мои подчиненные спокойно делают какой-то отчет, а я уже, чтобы отчет не делать, три раза позвонила, нашла себе уже пять встреч… Усидчивости нет.
Я бы сказала ребенку, что определенным вещам нужно в жизни научиться: нужно научиться плавать, нужно научиться концентрировать свое внимание. Если ты этому научишься, у тебя появится больше свободного времени, чтобы отдыхать. Если ты научишься концентрироваться, ты будешь делать домашнюю работу не за четыре часа, а за два. А в оставшиеся два часа ты пойдешь в школу рисования, тебе же нравится рисовать? Нужно этому научиться – концентрировать внимание. Если начал дело, его довести до конца, не отвлекаясь. Давай попробуем. Вот у нас с тобой задание, ты его делай, ни о чем другом не думай, доведи его до конца. Не отвлекайся ни за конфеткой, ни к холодильнику, ни к собачке, ни к телефону.
Такого ребенка «воспитывать не надо». Надо беречь его от опасностей, чтобы он куда-нибудь не провалился, с каким-то дядей не ушел. Дать ему возможность самому определиться в жизни. Какие планы, какие задачи, какие цели – чтобы это он сам формировал. Дать ему возможность научиться любить, видеть красивое.
Мне никогда не нравились цветы, рыбки, вся эта наивность меня вообще раздражает. Мое воображение работает так: «Ты будешь красивой, лучшей!», а то, что рыбка красивая, меня это вообще не интересует.
У этого ребенка нужно обязательно развивать самостоятельность и ответственность. В пять лет мне нужно было идти сдавать кровь на анализ пешком три остановки. Я говорю: «Мам, пошли со мной». Мама отвечает: «Иди одна». У меня слезы, я боюсь, мне пять лет, там все с мамами. «Иди одна, мне некогда. У меня работа». Я в шесть-семь лет одна ездила на Покровку на гимнастику.
Я выросла настолько самостоятельным человеком, что ездила три раза за границу отдыхать одна. Мне это комфортно.
Самостоятельность мама точно во мне воспитала. Уроки я тоже делала самостоятельно.
У этих детей бывают очень сильные вспышки вины. Он никогда не съест последнюю конфетку. Он ей поделится.
Однажды мама надела мне чистый костюмчик, я пошла гулять с собакой, собака рванула, я упала в лужу. Капец, как же так, на меня надели все чистое. Я сильно переживала. Взрослым нужно разобраться в причине происшедшего, чтобы ребенок не переживал, что его ругать будут, чтобы чувства вина было у него меньше.
Если такой ребенок прогуляет урок, ему надо сказать: «Ты зачем меня расстраиваешь? Я переживаю, я же думаю, что ты на уроке. А где ты был в это время? А если бы что-то случилось? Где бы я тебя искала?»
Я по карманам лазила, по сумкам лазила, у мамы книжки находила, какие нельзя было находить. У Наполеона очень большая любознательность. Как только закрывался ключ, и я дома оставалась одна, начиналось любимое время. Я лезла в тумбочку, смотрела, какая там косметика, помада, тени. Я все это мазала, надевала мамины туфли. Я исследовала все. Мама приходила с работы, ставила сумку, шла по делам. Я тайком в коридоре лезла в эту сумку посмотреть. Мне было любопытно. Могла себе что-нибудь взять и ничего ей не говорить. У кого-то другого я взять ничего не могла.
Самосознание у Наполеонов, самоконтроль, критичность – это все перестроится в другом возрасте. А то, что он лезет в сумку, это желание быть самому по себе. У него свои секреты. Я взял, я… Я! Я взял, утащил и никто не узнал! Я не вижу в этом ничего такого страшного. Надо присматривать, контролировать, чтобы у взрослых ничего в сумке не лежало лишнего. Я бы, может быть, со смехом: «Ай-яй-яй, ай-яй-яй, а куда это у меня из сумочки уехало, куда это у меня делось?»
Если, допустим, ребенок взял у кого-то конфетки, то ему нужно объяснить: «Человек эти конфетки специально приготовил. Он хотел куда-то пойти и этими конфетками кого-то угостить. А теперь конфеток нет. Вот представь ситуацию, у тебя были бы конфетки, они лежали бы в ящичке. Ты бы пришел, а ящичек пустой. Кто-нибудь эти бы конфетки взял. Как бы тебе было? Вот ты же так поступил».
Если ребенку сказать, что он вор, он может стать еще агрессивней. Он видит себя через то, как его оценивают. Если его оценивают плохо, он дает очень сильную агрессивную реакцию, обижает детей, окошки разбивает. «Я не вор!», – плакать будет, орать. Ему важен свой авторитет. Нужен взрослый, который не обижает, а показывает, как надо.
В детстве я была трещеткой, меня передавали с рук на руки, всем теткам и бабушкам. По два часа меня могли выносить, а больше никак. Этот ребенок не на одного взрослого. Я в деревне бегала по полям с подсолнухами, гоняла гусей, падала с деревьев. Меня отдавали к сестре на Черное море. Такого ребенка надо передавать. Он со всеми хорошо уживается.
Его надо везде водить, с ним надо многим заниматься. У меня было кружков немерено, профессионально восемь лет гимнастики, музыкальная школа, художественная школа. Я выглядела бледненькой, уставшей, но из меня перла огромная энергия. Она и сейчас из меня прет. Я изматываю себя постоянно. Если я ничего не сделала, если нет результата и сегодня день прожит зря, если я за сегодняшний день не сделала ничего хорошего или полезного – у меня настроение портится.
Еще у меня настроение портится от негативной оценки меня другими людьми. Если меня сравнивают с кем-то не в мою пользу. Ребенку комфортно находиться среди людей, если у них хорошее, позитивное настроение.
Очень важно, чтобы взрослые были сильными авторитетами, думающими, объясняющими, чтобы у них было время на тебя. Меня обижало то, что я спрашиваю, спрашиваю что-то, а им не до меня.
Моя родная тетя в детстве со мной играла, мне это очень нравилось. Например: «Черное и белое не говорить», «Да – нет не говорить». Надо уделять этому ребенку время, надо с ним поиграть, подумать, посоображать, посмеяться с ним. С таким ребенком нужно совместное увлечение: побегать, по дому поработать, в магазин сходить. Это радует, стимулирует, хочется что-то делать. Ребенок будет слушаться ради этого. Родитель любит – это значит, он со мной занимается, уделяет мне время. Еще важно такого ребенка выслушивать – это тоже любовь. Тратит свое время, внимание, участвует в моей жизни – это любовь.
Хорошо, если куда-нибудь будут водить такого ребенка: погулять, в зоопарк, в цирк, на карусели. Помню все походы в цирки и зоопарки. Для такой прогулки на него нужно надеть красивую одежду. Это праздник для ребенка. Нужно походить, погулять вместе. Я помню, что я сфотографировалась с обезьянкой, на мне было розовое платье. Меня тетка брала в Москву, в зоопарк. Эти моменты я помню, они вызывают у меня желание жить, радоваться, слушаться.
Когда договариваются о чем-то с таким ребенком: «Ты сделай, и тогда мы пойдем в выходные в парк кататься на каруселях», он сто процентов сделает.
Нужно, чтобы родители были авторитетом, но в то же время ребенок должен знать, что в любой ситуации его поддержат, чтобы он не боялся критики взрослых, чтобы ребенок делился всем со взрослыми, чтобы он принимал в жизни решения, не боясь, что про него кто-то плохо подумает, не одобрит.
Нужно, чтобы ребенок сам выбирал дорогу. Ребенка надо подталкивать: «Вперед, начинаешь дело, завершаешь его. Следующее дело, вперед, начинаешь, завершаешь…» «Я ценю, что ты тут потрудился, постарался. Молодец, ты закончил год без троек. Мы поедем все вместе на море».
Если такой ребенок в магазине проявит сильно свое «хочу», родителям следует сказать ему: «Если захочешь, меня догоняй!»
Говорить ребенку: «Ты плохой, ты не выучил, ты не можешь, ты ленивый», – нельзя. Он может делать все наоборот, назло. Я маме говорила: «Я все равно буду делать все, что хочу». Я курить начала в шестнадцать лет – это был протест против жестких правил.
Когда ребенок упал на пол, привлекая внимание, и не слушается, то если ему сказать: «Вставай, вставай», – он не встанет, он будет лежать. А если родители скажут: «Лежи, твое дело, вытирай здесь всю грязь», – он встанет.
Не надо жалеть этих детей чрезмерно. Если вы будете его жалеть излишне, он будет управлять вами.
Если родители будут врать и маленький Наполеон это будет видеть, то потом он будет очень большим мастером по вранью. Он будет вруля.
Наполеон хорошо манипулирует людьми. Наврет чего хочешь, лишь бы только выкрутить что-нибудь у кого-нибудь. Фантазия хорошая, ум цепкий. Людей фотографирует, сравнивает, анализирует. Выльется это в то, что он будет врать и манипулировать окружающими.
Он запоминает образы людей, он запоминает людей, к которым тянутся другие люди. У нас в спортивной школе была очень красивая тренерша, статная, высокая, черная. Я помню, как мужчины-тренеры, начальник спортивной школы – они все ей оказывали внимание: «Лена, Лена, Лена…» Тамара же была обыкновенная тренерша, на которую никто не обращал внимание. Едем в спортивный лагерь, и сумку-то Лене подхватят, Лену на пляж позовут, полотенце ей подадут. И вот образ этой Лены и то, что я тоже хочу быть такой же царственной, красивой, чтобы вокруг меня все вот так вот крутилось вертелось, вот этот образ остался. Тамарой в растянутых трико я не хочу быть.
Ребенка можно этим мотивировать. Рисовать ему, каким он может быть и что он будет иметь, если он будет хорошо работать. Не заработаешь – не будет. Если ты сегодня не хочешь выучить историю, то БМВ и «Мерседеса» у тебя не будет. С этим ребенком надо без сантиментов особо. Упал, заплакал – лежи, плачь. Сделаешь вот это и это – пойдем в зоопарк.
Родителям необходимо обязательно выполнять свои обещания. Если взрослый пообещал и не сделал, то потерял доверие на всю жизнь. Ребенку в детстве нужно говорить: «Ты же обещал! А если тебе пообещают и не сделают?!»
Такому ребенку важны авторитеты. Если ребенок в чем-то не слушается, я бы повела его в церковь, к бородатому батюшке. Батюшки очень хорошо исповедывают деток, спрашивают: «А ты обманываешь ли маму? Исправляйся, в следующий раз ко мне придешь, я у тебя спрошу». Ему там скажут, что этого делать нельзя. У него отпечатается этот образ батюшки с бородой, и он к его словам будет прислушиваться.
Если сказать: «Врать нельзя» – словами не доходит. Пусть это объясняют церковники: «Врать и воровать нельзя».
Таких детей надо хвалить, не так часто, но публично. Как будто кому-то ты рассказываешь о нем. Редко похвала была в моем детстве, но я помню, что воспитательница сказала маме: «Ольга у нас палочка-выручалочка, все вопросы знает. Дети молчат, а она все знает».
Все идет от мнения других. У меня такое ощущение, что я часто делаю не для себя, а чтобы все хорошо вокруг меня подумали, что я такая классная и успешная. Я не могу сесть в грязную машину, мне нужно, чтобы заметили, что у меня все хорошо.
Ирина Д.
Ребенком я была подвижным, своенравным: прыгала, бегала, лазила по заборам, крышам, деревьям. Бегала быстро на соревнованиях, залезала постоянно куда-нибудь, везде лезла. Один раз залезла на высокое дерево до самой макушки, слезть не могла, просидела до вечера, пока не пошел папа с работы. Он очень технично помог мне слезть, управляя снизу, с земли.
Помню, один раз привели меня в цирк на Ирину Бугримову, и она стала бить тигров. А я давай кричать на весь цирк: «Ты! Не трогай их! Их бить нельзя! Оставь их в покое!» Мне тогда было три года.
Когда я училась в школе, я очень любила делать доклады. Команду дам маме: «Пиши отсюда досюда!» Один раз забыла дома доклад, а класс не готов. Моментально сориентировалась, побежала в библиотеку, надергала книг, разложила их – и давай говорить, весь урок «докладала».
В отношениях с родителями хотелось: «Иди, покупай, что считаешь нужным, что хочешь». А мне всегда навязывали: «Одеть – вот это, ешь – вот это». Ну не могу! Это меня мучило!
Меня постоянно сравнивали с тем, кто был хорошим в понимании моих родителей. Я выходила из этих рамок. Меня не надо ни с кем сравнивать!
Если дело какое-нибудь, а мне его делать неохота – не делаю, это для меня не принципиально. Мне надо загореться делом, надо захотеть. Захочу – горы сверну, если не захочу – эти горы разрушу, буду вся нервничать, психовать, буду на всех кидаться, делать все через силу.
Если у меня свои дела, а тут кто-то лезет, я с трудом поворачиваюсь в его сторону. Повернуться, когда я хочу, – легко, а когда меня поворачивают усилием каким-то, насильно – я чернее тучи.
Я хозяйка своей территории, своего времени, своего «хочу!»
Я достаточно вольная девица была всю жизнь – творила, что хотела.
Но! Даже происходящие импульсивные свои поступки, которые летали вперед меня, я где-то глубоко в себе прекрасно понимала, что за ними может последовать. Внутренняя ответственность была за то, что я наделала. Я пыталась извиняться. Прощения попросить мне ничего не стоило. Стою в углу, «телек» смотрю из-за занавески. Сыграю, что раскаялась. Совесть не мучила.
С совестью у меня бывает по-разному. Иногда в ночи вскидываюсь – что наделала! Ночами ситуация прокручивается много раз – карусель, кино. В этот момент бывает стыдно – гори все синим пламенем! А если меня стыдят, моя реакция может быть разной, смотря, как пристыдят. Может быть стыднее, а может быть и безразлично! Скажу, чтобы выкрутиться: «Ну простите, Христа ради!»
Со мной разговаривать лучше доброжелательно, без натиска, без битья об стол. Не унижать! Унижать – самое опасное! «Да ты! Да вот!» Хочется подойти и стукнуть человека в лицо. Я этого не делаю, меня останавливает мысль: «Вдруг убью?» Но иногда накатывает аж так, что не соображаешь, в глазах темнеет.
Если на меня кричат, я терпеть не буду! Построю! Меня! Оскорбили!
«А что ты себе позволяешь, в конце концов?!» «А почему ты на меня кричишь?!» «Чего ты на меня орешь?! Не ори на меня!»
Назло сделать? Смотря кому! Маме – могла: сделать все наоборот, а не так, как она хочет. Папе не могла: он был очень добрый, умный, никогда меня не унижал, и я всегда чувствовала, что он любит меня.
Если бы мне определенное количество листов надо было бы учить каждый день, я бы удавилась. Я сегодня выучу две страницы, а в другой день двадцать пять – все зависит от настроения, психического и физического. Пойти сдать экзамен я могу и не уча, бывало и такое – нахрапом возьму.
Чтобы я откликнулась, меня надо попросить. Когда человек очень просит: «Ну помоги мне, пожалуйста. Мне так плохо!» Если ему плохо, я ведь слышу, искренность вижу, жалко становится. А когда играют, пытаются манипулировать мной, я вижу. Меня особо не обманешь.
Наполеона нужно попросить помочь по дому очень искренне, у ребенка должно возникнуть собственное желание. Его надо вдохновить на работу. После выполнения работы его надо похвалить.
Ребенок будет выполнять работу, если им движет или страх, или уважение. Страх, что могут всыпать, в угол поставить, разговаривать не будут. Страх перед наказанием, перед тем, что тебя будут отчитывать.
Лучше вымыть пол, посуду, чтобы не было противостояния. Если есть противостояние в отношениях с родителями, выполнять работу очень сложно.Самое главное, сохранить с родителями хорошие отношения, и вот от этого все и отталкивается: если я уважаю своих родителей, у меня есть взаимопонимание, я чувствую их любовь, и мне тогда не надо говорить слова.Я должна чувствовать, что меня любят в своем доме, что мой дом теплый. И я для этого дома сделаю все, что нужно.
Приятная обязанность – ходить в магазин. Самое главное у Наполеона – не объяснять ему, что хорошо – что плохо, а чтобы он чувствовал, что это надо сделать, что это принесет всем пользу, необходимо, чтобы в него это проникло. В магазине он чувствует, что он король, что он может это купить. Все порадуются покупкам. Удовольствие от процесса покупать. Домашние спасибо скажут, что он сходил в магазин.
Меня папа никогда не ругал: «Сволочь, такая – сякая…» Не ругал ни за отношения с подругами, ни за ведение хозяйства, ни за уроки, не унижал, не оскорблял. Все время со мной разговаривал на какую-нибудь интересную тему. Он меня часто хвалил, всем показывал мои успехи.
Единственный раз он отлупил меня ремнем, когда я долго не возвращалась с гуляния. Они искали меня: звонили в скорую помощь, в милицию. Когда я пришла домой, мать лежала вообще в приступе, но я поняла, что она не так сильно переживает, как папа. Мама лежит на диване – помирает, а мне по фигу. А запало в душу папино состояние: он стоит, желваки ходуном ходят, он переживал настолько, что я чувствовала, видела его чувства. Про мать я подумала: «А эта что стонет? Я же слышу – она сильно не переживает…» А отец внешне спокоен, держится из последних сил, слеза скупая у мужика потекла. «Не могу, – говорит, – чуть не сдох, думал, что тебя потерял». Когда он отлупил меня ремнем, я хвалилась и всем показывала.
Если Наполеон видит теплоту, доброту – пока он опыта не наберет – он сначала всем верит, думает, что они хорошие. Если ему говорят: «Ты – супер, ты классный, как у тебя все здорово получается!» – тебя купили. Человек первоначально у Наполеона хороший. Наполеон в отношениях с людьми учится только на своих собственных ошибках, а подсказывать, кто плохой – кто хороший, ему нельзя, он не верит. Если ему сказать: «Послушай, посмотри, это не так!» Если состояние от человека осталось, оно дает память – Наполеон помнит, кто хороший, кто плохой.
Ребенка надо ставить на собственные ноги, чтобы он шишек набил сам, и ему надо говорить: «Сам, сам, сам!», и давать больше ответственности! Чтобы за все он отвечал сам – у него включается ответственность перед самим собой. «Я свободный человек, я могу распоряжаться так, как я хочу».
Если ребенка надо наказать – битьем не добьешься ничего. Если родители уважаемые, там без наказания сдохнешь. Если я маму не уважала, мне ее наказания по фигу были. Я папу любила и уважала, мне достаточно было такого вот взгляда с укоризной, я подхожу сразу к папе: «Пап, что не так-то?» Папа всегда смеялся надо мной с любовью. Я мальчишку избила во дворе, папу в школу вызывают, а он ходит и смеется, говорит: «Хорошо, что хоть глаза не вышибла. Полегче, полегче, а то всех перекалечишь». Он же не сказал, когда вышел из школы: «Какая ты! Как ты могла…»
Наполеон должен быть хорошим, что бы он ни сделал. Чтобы можно было прийти домой всегда, что бы он ни натворил. Чтобы тебя не унижали. Этот ребенок идеальным быть не может, хулиганства полно. Часто на боку дыру вертит.
Такой ребенок может издеваться над тем, кто ему не понравится.
Многие взрослые не выдерживают дерзкий взгляд Наполеона – мы же наглые. Взгляд волчонка, дерзкий взгляд. И руки-то у взрослых начинают тянуться: «Ты че тут – волчонок!» Такой взгляд может быть и на родителей. Этот взгляд заводит взрослых. А взгляд говорит: «Вот он какой я!» Взгляд либо говорит: «Это моя территория – это ваша территория! Не ходите сюда!» Хорошо, если родители это понимают. Лезть к нему совершенно бесполезно, иначе начнется скандал.
Часто у Наполеона на столе бардак, в столе бардак – до тех пор, пока мне не захотелось это все, вдруг, привести в порядок. Мама иногда гундосит: «Убери со стола», – я сдохну, не буду убирать. Дух противоречия настолько силен, что иногда даже не знаю, на что способна, чтобы только по-моему было.
Сравнивать меня вообще ни с кем нельзя. Если хочешь жить в бардаке – живи. Если родители давят – это всегда вызывает противодействие. Если Наполеон почувствует, что это его бардак и что никто не собирается приходить убираться, никто не собирается заставлять убирать, тогда включается: «Я хозяин своей территории – буду ее убирать».
Когда я в детстве мыла полы, папа всегда приходил и видел сразу, что вымыты полы. Он говорил: «Какая ты молодец – убралась». Мама никогда не видела, что я сделаю. Я говорила: «Мам, посмотри по сторонам-то». А она воспринимала всю мою работу как должное. И мне были все мамины просьбы по фигу, она ведь никогда меня не хвалила за сделанное, она отчитывала меня за проступки.
Наполеон большой объем работы делать не может, ему же надо на улицу бежать. Поэтому нужно давать работу в руки, показывая, что и как сделать надо, это должен быть небольшой объем работы.
Помню, как отец говорил: «Сделал дело – гуляй смело». Но у разных родителей по-разному. У некоторых делаешь, делаешь, а гулять разрешат только час, на фига тогда мне все эти дела? Работу надо давать только конкретную, показать все, что надо сделать, а не так, что сказать: «Вот, мол, ты ничего не делаешь!» Это вообще пустой звук, на это Наполеон не реагирует. Ты ничего не делаешь! А что надо делать? Ничего непонятно.
Папа первый мой велосипед собрал своими руками, и я участвовала в этой работе. Он купил раму, колеса, взял меня с собой в сарай. Показывал, как красить, привинчивать. Еще со мной советовался, сколько золотых полосок красить. Это очень важно, когда у меня совета спрашивают. Делать дело надо родителям с детьми вместе, чтобы дети научились, прежде чем с них что-то спрашивать.
У Наполеона – иррациональность, его заносит, он сначала куда-то попадает, а потом у него сознание включается. Надо, чтобы Наполеоны не боялись признаться, куда их занесло, они наврать могут все, что хочешь. За вранье лучше не наказывать. Врут – спасу никакого нет, врут только для того, чтобы быть хорошими. Боятся про себя сказать правду: мол, вот я там вляпался, обмишурился, обманулся, я ошибся, я не прав. Если ребенок признается в своих ошибках – его за это не ругать. Наполеону надо быть самым умным и всегда правым. Только за то, что он сказал правду – орден ему на пузо вешать! Наполеон врет, как сивый мерин. Разбил окно или еще чего и делает вид, что я не я и рожа не моя, и вообще лицо делает такое честное и скажет, что ничего не бил.
Фантазия у Наполеонов неуемная. Учительница в музыкальной школе говорит: «Записывай задание на дом», а девочка отвечает: «Я к вам на следующее занятие не приду». «Почему?» – спрашивает учительница. «Да мы жить в другой город переезжаем». Надоело ей ходить, вот она и сочинила, и выдала свою фантазию. Дома сказала: «Мне ничего не задали, потому что учительницы не было». На следующий день учительница спрашивает ее маму: «Вы еще не переехали?» Мама говорит «Куда?» Учительница: «Так вы в другой город переезжаете». Девочке не надо было домашнего задания, остальное ей все по фигу.
Если встать у Наполеона на пути, снесет. Если в магазине начинает приставать со своим «хочу», мягко, спокойно, без эмоций надо соглашаться и говорить: «Хорошо, хорошо, куплю». Но если не купишь, то это будет нехорошо. Обещания помнят. В желаниях не отказывать сразу: согласиться, а потом тихонечко переключить на другое желание. Никогда не говорить «нет». Никогда и ни за что! Лучше сказать: «Давай мы с тобой еще походим, поищем, подумаем». Не купят – разочарование и настроение портится. Если ребенок повзрослей, ему можно объяснить или лучше показать, есть деньги или нет, сколько что стоит, а лучше не брать в магазин вообще. Желания у такого ребенка забываются, быстро меняются. Редко бывают желания, которые остаются надолго. Вот я коляску кукольную хотела сильно, помнила долго.
Наполеону надо посещать разные мероприятия, где тусуется народ: театр, кафе, парки. Дома не держать.
С ребенком можно поторговаться: «Давай сначала сделаем вот это дело, а потом пойдем туда и купим вот это». Но обещания должны исполняться. В парк на качелях кататься, в тир стрелять. Если нет большой любви и уважения к родителям, то только торговля. Что-то за что-то.
Новой информации Наполеону надо полно. Книжки интересные. Истории рассказывать. Читать книжки с выражением в лицах. Устраивать целый театр. Я обожала это.
Ребенку надо рассказывать, к чему могут привести его действия, какие могут быть последствия. Но начинать надо с очень легких примеров: «Если мы сейчас засунем руку в дверь, то тебе прищемит палец». Нужно, чтоб ребенок понял, что взрослый говорит правду, и начал доверять.
У меня у маленькой было ощущение, что беда может случиться со всеми, кроме нас. Я никогда никого и ничего в жизни не боялась. Я боялась в рожу получить – синяк на харе будет. Пойти вечером поздно или еще, чтоб испугаться, что со мной там что-то случиться, кто-то нападет или еще чего, мне было все по фигу.
Я ходила заниматься в драматический кружок. Мы выступали по детским садам, играли спектакли. Я Снегурочку играла, мне нравились аплодисменты. Я была записана во все кружки мира, какие только существуют, кроме шахмат. Не подолгу была, но везде. В баскетбол ходила, в волейбол ходила, прыжки, гимнастика, бадминтон.
Наполеону свойственно хватание по верхушкам. «А че мне тут долго делать, я во всем разбираюсь, и дальше неинтересно уже». Постоянные монотонные посещения и тяжелые тренировки – это мне тяжело, у нас хобби – побегать, по заборам полазить. Территория Печерского монастыря была любимая наша обитель. Лазить по этим стенам, ходить по подвалам. Гибкость чувствуешь в теле, как Маугли. Перепрыгиваешь, и залезть куда-то не составляло труда. Перелез через забор, ну подрал там немного одежду, домой пришел, одежка подранная, а на душе просто хорошо. Мне надо, чтоб меня поняли, переодели, зашили одежду, сказали: «Ты уж поаккуратней в следующий раз, смотри, вместе со штанами и ногу продерешь». Но не ругать, не говорить, что больше не пойдешь, я тебе ничего не дам, ничего больше не куплю – запретами ничего не решить, только можно добиться простого резонанса: уход из дома, воровство, вредительство.
Никогда не забуду, как я своей соседке вредила: «Тетя Маша, у тебя там чайник кипит!» А сама ей соли бух в чай; противная очень тетенька была: с гуляния придешь, башмаки в грязи, а она вякает: «Куда ты проперлась, протащилась?!» Сыпала я соль в 3,5 года. Яйца из окна сырые кидала. Брата двоюродного подговорила: «Давай похулиганим, давай кинем!» К нам пришли – я стою, тихая, две косички, никакая, и ему досталось. Помню, как мы играли в войну: я была партизаном и сидела в холодном погребе.
Если наврал чего-нибудь Наполеон, лучше на смех перевести: «Ну, ты и болтун!» Надо записывать и книжку сделать: «Фантазии любимого ребенка». К вранью терпимо относиться: «Вот видишь, мы все равно узнали, что ты наврал». Приучать, что любые его фантазии и вранье все равно наружу выйдут: «Ты это поимей в виду!» Не говорить, что он сволочь такая. Вот раз, вот второй, вот третий, вот пятый – ну, вот посмотри, как бы ты ни изворачивался, все равно никуда не денешься. Я патологически не могла не врать. Мама меня спрашивала: «Ты была в школе?» «Да!» – говорила я. «А почему портфель как стоял на одном месте, так и стоит?» Я: «Ааа, ооо …» – и нечаянно попала! Иногда сама себе удивляешься: «Ну, как же так можно наврать было!» Прет, прет из меня. Папе иногда говорю: «Папа, ну как же – я правду говорю, я честно!» «Ну ладно, ладно!» – говорил папа.
Для такого ребенка хорошо завести книженцию, куда записывать умные слова с небольшой расшифровкой, что это слово значит. Умные для своего возраста. Умным Наполеону быть очень важно.
Хорошо, если ребенок-Наполеон растет в высокоинтеллектуальной среде – тогда он впитывает слова, манеры – все. В какой среде он вращается, то он и впитывает. Если в криминальной среде – все впитает. Любая среда внутри него остается. Он оказался в этой среде – он впитал. Это как трафареты: куда он попал, такой он и сделался. Мы, Наполеоны, копируем других людей на раз-два. Я всегда пыталась копировать папу. Умного, спокойного, веселого. Я легко перенимаю манеры. Если вокруг взрослые лживые, не выполняют свои обязанности, требуют от ребенка противоположного, то я буду так вести себя, как они себя ведут, и совесть меня мучить не будет.
Мама мне врала: «Я тебе обещаю, честное слово!» Раз я поверила, два поверила, но она врала без конца. Я буду врать ей и никогда в жизни не сознаюсь, и совесть меня мучить не будет. А папа по-хорошему, по-доброму ко мне был всегда. Если он не мог что-то выполнить и объяснял, почему не может выполнить то или иное обещание, я понимала всегда все. Я папе не врала. А мама то наобещает, то забудет, и не до меня ей было. Потом меня же начинает к совести привлекать. Фиг я вам привлекусь к этой совести. Почто мне это надо-то, ее нет, она спит, совесть-то. Перед кем-то мне вовсе наплевать, а перед кем-то сдохнешь прям со стыда – все зависит от человека, как он к тебе относится.Стыдно перед самим собой, если хорошего человека глубоко обидела. Начинается чувство стыда, оно просто удушит, спать невозможно. Совесть тогда утопчет и удушит. Когда взрослой стала, чтоб совесть не вякала, стакан водки и спать ложишься, и никакой совести нет больше. А Наполеон очень многое сотворить может, потому эту совесть заливать и начнет.
Если Наполеон растет любимым, самодостаточным ребенком – он будет более-менее спокойным и уверенным в себе. Все наши желания показать, какой я крутой, от неуверенности в себе. Я трус, вступиться в драку мне страшно, я предпринимаю все дипломатические усилия, чтоб драка не состоялась. Прямого лобового столкновения избегаю, боюсь физического удара, тычины боюсь. Лобового столкновения пытаешься избежать всеми мыслимыми и немыслимыми способами, но если это не удается, получаешь по роже, и тогда становится все по фигу, тормоза спускаются: «Умру, но не сдамся!» Редко, когда Наполеон первым может ударить. Одна мысль в голове: «Убью, вот сейчас врежу неудачно, и вдруг убью?!» Когда уже юношеский опыт начинает приобретаться: у одного глаз вышибли, у другого сотрясение мозга – на все это смотришь и думаешь: «Ни фига себе, а все это могло и с тобой быть!» Наполеоны боятся телесных повреждений.
Внутри у Наполеона очень часто: «Я права, и все!» Раньше было: «Не нагловато это будет звучать – только так, и все? Наверно, дерзко». Я, например, собралась к сестре двоюродной поехать, мама говорит: «Нет, не поедешь!» Я на нее смотрю и говорю: «С чего ты взяла, что не поеду?» Вот я встаю, одеваюсь, собираюсь. И встала, пошла, мне все по фигу – я решила и поеду. Мама говорит: «Я тебя не пущу!» Я встала, ее отодвинула тихонько, она говорит: «Делай, что хочешь!» Я ей сказала: «Уйди, и ко мне не подходи. Я и без тебя все знаю!»
Объяснять Наполеону надо просто, доходчиво и понятно. Объяснять лучше, рисуя и приводя понятные для ребенка образные сравнения (представь себе апельсин, мы его разрезаем на четыре части и.т.д.). По возможности использовать различные действующие модели (собрать из конструктора или из подручных материалов: например, объяснить силу трения, прокатив коробок спичек по гладкой и шершавой поверхности, т.е. надо показать и дать в руки, чтобы сам попробовал). Объяснять на наглядных примерах.
Объяснять надо несколько раз, от этого и учителя, и родители приходят иногда в бешенство, Нужно элементарное терпение, чтобы изо дня в день одно и то же повторять. Если объяснили один раз – недостаточно, будет чистая страница в памяти. Одно и то же сегодня, завтра и послезавтра повторяешь с ребенком: «Помнишь, мы с тобой..?» Обязательно надо проговаривать тот материал, который был накануне, проговаривать вместе с ребенком, чтобы он повторял за вами до определенного автоматизма. Папа мне помногу раз математику объяснял, я рыдала, соплями захлебывалась – не понимаю, и все. Он мне объясняет, объясняет четыре раза, до такой степени, что я думаю, вот я вообще прям… Тут надо делать перерыв и отвлечь, переключиться, не надо говорить слова: «Ах ты, дурак, ничего не понимаешь!» – это все приведет к тому, что человек вообще никакую информацию не способен будет брать. Вот мы с папой делаем перерыв, и он мне говорит: «Ну, еще раз читай условия задачи!» Я читаю и говорю: «О! Я все поняла!» Внимание мое включилось. Мне нужна поддержка и спокойствие взрослых.
Вот едет на машине мама с сыном-Наполеоном и говорит: «Вот это улица Бориса Панина – был такой летчик». Едет следующий раз, она опять повторяет это же самое, а в третий раз сын маме говорит: «Мама, это улица Бориса Панина, был такой летчик».
Наполеон замечает все, что происходит вокруг, и если ему много объяснять в это время, ему сложно на объяснение переключить внимание. Ему сложно в одно и то же время заниматься несколькими делами. Но ему легко переключаться с одного на другое: позанимался математикой, побегал, потом русским, потом опять переключился, побегал, попрыгал. Ему вообще сложно сидеть очень долго и заниматься одним и тем же. Это ужасно. Отпад башки. Когда долго одно и то же занятие – полная отключка внимания.
Когда я был маленьким, я всегда хотел быть в центре внимания, чтобы все на меня обращали внимание. Если проходит какое-либо домашние мероприятие, то главным героем мероприятия всегда должен быть я, естественно, независимо от того, чье это торжество.
В отношениях с моими родителями я всегда хотел, чтобы прислушивались к моему мнению и не потому, что я хотел, чтобы так и было, а просто, чтобы был наравне с родителями в их компании.
Считаю одним из немаловажных факторов, который поспособствовал мне в самореализации, это когда родители с раннего возраста сделали меня самостоятельным и многие вопросы позволяли решать самому. Куда идти? Что делать? Почему? И т.д. Все эти вопросы позволяли решать самому. Толчком и стимулом решать вопросы самостоятельно стал еще и тот момент, что родители об этом рассказывали окружающим, т.е. поднимали и увеличивали мою значимость в глазах других. «Как у него решается этот вопрос?», «Не знаю, не говорит», «Как?», «А что, он самостоятельный!» – это те самые слова, которые меня вдохновляли и подталкивали к решительным действиям в жизни.
Но, несмотря на самостоятельность, мне всегда хотелось, чтобы родители интересовались моими мелкими делами. Многие вещи, которыми я интересовался или увлекался, я считал важными и относился к ним серьезно, но, к сожалению, у родителей это не вызывало серьезности, они постоянно пытались объяснить, что это «ерунда», и это на корню резало всю инициативу заниматься тем или иным делом. В данной ситуации можно доходчиво объяснить, почему это бесперспективно и несерьезно, и в случае, если объяснение не завершилось успешно, эффективный подход – это принять мое увлечение и включиться в этот процесс, даже если он провальный. В итоге это приводит к тому, что поделиться и негласно попросить поддержки в начинаниях уже не хочется и поддержку ищешь в других местах.
Одним из моих проблемных мест, я считаю – это обида, это серьезно.Она иногда, бывает, возникнет вот ни с чего. Сидишь веселый, счастливый, бывает, даже играешь или чем-то занимаешься. И раз, какое-то одно слово, одно движение, непонятно на что, и ты почему-то начинаешь обижаться из-за неправильно сказанного кем-то слова. Вот это вот я помню. Мне даже родственники об этом говорили. Кто-то что-то про меня сказал, а я себя считаю лучшим, а не таким, как обо мне высказались.
Иногда, когда меня «обрубают», я могу молчать. Это не то, что я затаил обиду, мне это просто не понравилось. Замечания иногда делали, если я сделал что-то не так. Иногда бывает это замечание и правдивым, а я посчитал его неправильным и на это обиделся. Через два-три дня ты понимаешь, что это было тебе правильно замечание сделано, но на тот момент была как будто пелена перед глазами. С этим человеком общаться не хочется. Замечания мне нужно делать корректно. Вначале можно «леща кинуть» – похвалить в чем-то, а потом – раз, и подвести под это дело (замечание сделать). Некоторые это могут сделать. Они скажут: «Да вот, у тебя это лучше всех получается, и кроме тебя это никто сделать не может», и раз, он сделает какое-то замечание и скажет: «Ну, это бывает, но ты все хорошо делаешь».
Часто достаточно одного взгляда, движения, слова, особенно взгляд чувствуешь, почувствовал – все, почувствовал, как человек к тебе относится! А до того с человеком хотел общаться. Буквально вчера, позавчера даже думал там, что вот, я сделаю так, вместе с ним будем вести совместную деятельность, играть. А он пришел, на тебя посмотрел, игра отложилась в сторону, и работа тоже. Взгляд отчужденный, в нем нет соучастия. Он не стал меня слушать, посмотрел в сторону. Ты видишь, что он начал заниматься совсем другим. Я понял, что я ему неинтересен. И я тоже замыкаюсь, обижаюсь. Потом обида проходит, держится она не больше дня. А если он придет и совсем другим голосом скажет, все это может потихоньку оттаять, и ты почувствуешь, что ты ему нужен, что он с тобой хочет играть или еще что-то.
Мир этого ребенка наполнен взглядами, интонациями.
Любое негативное слово, сказанное тебе, особенно если оно связано с твоим поведением (ты сделал что-то отрицательное, негативное), сильно чувствуется.
У Наполеонов настроение может поменяться быстро. Например, в праздники бывает, в день рождения или еще в какой-нибудь, иногда на тебя эмоции какие-нибудь нахлынывают. Ты хочешь, чтобы день рождения прошел хорошо. Ты ждешь, ждешь день рождения, а перед самым днем рождения перегорел, как будто оно уже прошло. И в этот момент кажется, что все, праздник не удастся. Но приходят все, и настроение меняется, как будто ничего и не было. Вот такие наплывы бывают.
Я повел Наполеона-племянницу на день рождения. Она за два-три дня будет пиликать об этом, говорить-говорить. В сам день рождения встанет упрямо и не пойдет. Думаешь: «Ну, все! И готовились, и подарок купили, и праздничное платье надела». Приходим на день рождения – она уходит последней оттуда. Вначале какой-то барьер чувствуешь, подумаешь, что тебя могут не принять. И вот это тоже бывает, иногда наседает. Но оно быстро проходит. Ты преодолеваешь этот барьер – и все. Ты оказался в коллективе, среди таких же, как ты, и все сразу улетучивается, как будто и не было этого. Если представить ситуацию такую потом, что если бы ты не пришел на этот праздник – об этом не может быть и речи! А вначале какие-то амбиции.
Взрослый должен уговаривать ребенка. Его сначала надо похвалить, обязательно: «Ты же стихи хорошо читаешь! И подарок у тебя самый лучший!». И тогда у ребенка будет какой-то интерес пойти на праздник.
Ребенок идет туда, где теплота и отзывчивость. Если чувствуешь, что что-то отрицательное, тяжело его уговорить туда идти. Если в предыдущий праздник или предыдущий день в детском саду что-то произошло и для тебя это было плохо, то тяжело будет пойти туда на следующий день. Отрицательная эмоция сильно засядет. Туда неохота. И туда лучше ребенка не пихать. Ребенку нужно на 90% знать, что ничего отрицательного там не произойдет. Не будет того человека, который взбаламутил всю эту группу.
Отношения с окружающими детьми у Наполеона очень неустойчивые. Он то задруживается, то раздруживается. Из-за чего? Из-за предательства. Ты почувствовал, что тебя предал друг. У меня такое было. Мы дружили в школе. Долго дружили, сидели за одной партой, во дворе играли. Но однажды я уехал в санаторий, в лесную школу, в Зеленый город. Там пробыл семь месяцев. Приезжаю – приоритеты сменились. Это резко вдарило по мне. Возвращаясь, я хотел вернуться в те же эмоции, в ту же теплоту отношений. А этого не оказалось. Все! Я как посторонний человек. Сразу отбило желание общаться. И я не полез к нему. Он потом сам пришел ко мне. Он пришел ко мне, но только не в школе, а во дворе. И я с ним стал продолжать отношения. Я почувствовал, что я ему нужен в каких-то его делах. Он меня по спорту спрашивал, по учебе. Он учился хуже, я – лучше. В десятом классе он физику сдал на пять, хотя был двоечником, а я сдал на четыре, и это меня сильно обидело. Мы вместе готовились к экзаменам, я ему помогал. И я понял, что я там не нужен. После этого я пристал к другой кучке – у нас была «Золотая середина», и мне это нравилось. Такие же по интеллекту, по учебе, как я. Наполеон дружит долго, навсегда почти. И с детства это сильно запоминается. Всякие яркие моменты.
Впервые я подрался в первом классе, на горке, с парнем из нашего класса, по тем временам он был двоечником. Мы катались на большой горке, он периодически к кому-нибудь приставал из мелких парней. Я тоже был невысокого роста, небольшой, на линейке стоял в конце. Но меня это возмутило – несправедливо! И я, несмотря ни на что, подошел и врезал ему! Я знал, что с ним поддерживать отношения никогда не буду в любом случае. И после этого мы с ним на дружбу никогда не шли: ни он, ни я. И мне это было не нужно. Я не хотел этих отношений, я и не шел на них.
Для Наполеона очень важно быть близким в отношениях с родителями. Ему хочется поделиться с ними своим сокровенным. Мне хотелось с отцом делиться, с матерью – нет. Я помню первый случай, когда я начал отца уважать. Я разбил окно у соседей. У нас гуляла группа парней. Мы с ними играли в снежки. Мимоходом кинули в окно. Окно разбилось. Нас поймали, привели домой. Приводят домой, мать начинает кричать: «Ну, все! Если еще сейчас и отец выйдет, не знаю, чего будет!» А я маленький. Вышел отец. Он в первую очередь успокоил мать, потом подошел и сказал: «Что сделал?» «Окно разбил». «Где?» – спросил отец. «Там». «Ладно, хорошо, иди в комнату», – сказал отец. Все! Он меня не порол, не наказывал, мне и этого было достаточно. Потом он мне сказал: «Я вставил стекло туда». Мне понравилось, что сказал тогда мужчина, у которого я разбил стекло. Отец спросил его: «Что он сделал?». Мужчина ответил: «Он сам расскажет». Отец смотрит на меня, я честно отвечаю: «Я разбил окно».
Потом отец ко мне подошел и сказал: «Ты понял, что ты сделал?» Я понял, что я сделал. И мне этого было достаточно. Если б он меня напорол, у меня бы возникла какая-то неприязнь, обида затаилась, может быть.
Отец меня все время наставлял. Запоминаются поговорки. Они как-то складно и кратко дают суть вопроса. Так запоминается хорошо. Когда он меня что-то заставлял делать, он говорил: «Сделал дело – гуляй смело!» Для меня это было одно из правил в распорядке дня. Я знал, что сначала надо сделать уроки, потом идти в секцию заниматься. Вот такими вот поучениями он меня наставлял, и мне было легче это запомнить. Проще это для меня было, а для меня, чем проще – тем лучше.
От спорта меня отец никогда не отвлекал. Это как святое было. Но при этом он не настаивал, каким видом спорта заниматься, а получалось так, что это я принимал решения сам.
Футбол, вольная борьба… Пошел на вольную борьбу, но чувствую, что это не очень интересно. Для меня это было не очень интересно, и преподаватель что-то не очень. В другое что-то пошел. Понравилось каратэ. Слова какие-то красивые японские. Все это было запрещенное в то время, и это нравилось, что ты причастен к чему-то необычному!
Хочется слышать умные слова и ими говорить. Когда говоришь умные слова, тебе кажется, что тебя принимают за умного, а Наполеону это очень важно – быть умным. Сам-то, конечно, иногда бывает, прочитаешь чего-то, а в голове ничего не остается. Но надо выглядеть умным. Надо обязательно! За счет вот этих умных слов, фраз тебе и кажется, что ты выглядишь умным. Родители должны с маленького возраста обращать на это внимание.
Нравилось, когда у девчонок были тетрадки такие, они там записывали высказывания писателей разных. И вот у меня старшие сестры двоюродные были. В их альбомах вот эти выражения умные были. Мне это нравилось. Я сидел и читал, а потом выписывал. Но не все подряд, а что мне нравилось. Там было кое-что такое заумное. С памятью плохо было периодически, но раз десять прочитаешь, выучишь, и все равно где-нибудь умное словечко вставишь!
С девчонками я легко сходился, с парнями тоже.
Ребенка нужно многому учить – что как делать, причем ему надо показывать обязательно, он может все объяснение не услышать, ему надо видеть. А долго слушать объяснения – интерес к делу пропадает. Чуть-чуть надо показывать, но не все. Надо показать основное, как это делать, а там ты сам дойдешь. Нужно буквально толчок дать. И еще можно сказать ему, что вот тут вот такая секретная вещь какая-нибудь есть, изюминка – как надо делать. И ты поймешь, что да, это умная вещь. Я действительно мог бы не додуматься. Но дальше ты будешь сам допетривать. Это как кубик Рубика – я его до сих пор собираю. Но мне это надо. Я упертый! Я сидел месяц. Я его доканал. Я бы сам его не собрал, но там есть формула в журнале «Наука и техника». А вначале я полмесяца мучался, думал: «Люди вот собирают». Если что-то не получается, кто-то должен подтолкнуть, показать изюминку, иначе пропадет интерес. Может пропасть интерес, и ты откладываешь это все. Все это уйдет, а ты будешь вспоминать об этом, но будешь знать, что ты этого не сделал. Это тоже тяготит.
Домашнюю работу этому ребенку можно поручать любую. Он все может сделать. Но он должен знать, что эта работа нужна близким. Вот, например, у меня как получалось. Я знал, что отец, мать на работе, раз. Потом сестренка маленькая, и, плюс к тому, я не мог заниматься ничем, если в доме беспорядок и грязь, и получалось так, что, у меня само собой так выходило, что я убирался дома. Да еще родители говорили: «Поел – убери за собой». Это вот сто процентов надо, чтобы ты был приучен, вот на кухне все должно быть на своих местах, ты должен знать, где что лежит, хотя сам ты поставишь где угодно, но ты должен знать, где что лежит. Родители должны это показать. Учить надо всему. Если в деревне – могут показать, как печь растопить. Но работа по дому может стать рутинной. Поэтому работа должна быть не обязанностью, а звучать как помощь родителям. Наполеона надо попросить.Если его тыкать, то, наверное, не получится. Ему нужно почувствовать, что без его помощи никак. Ты единственный можешь это сделать. Ты на своих плечах несешь, как и отец, груз семьи. Ну, он деньги зарабатывает, он сильный, он такую работу делает. А ту, которая тебе по силам, ты в любом случае должен ее выполнять.
К Наполеону должно быть уважение как ко взрослому и ему обязательно нужно доверять. У меня была ответственность за сестру. Я успевал уроки выучить, в квартире убрать, в спортивную секцию успевал, еще и сестренку из детского сада я забирал. Наполеон должен расти в ответственности и полной загрузке. Причем приблизительно он должен знать, когда и что ему делать.Если это будет все хаотично, то он будет тупо сидеть.
Если такой ребенок сядет за компьютер, то он может весь день так просидеть. Он и не поймет даже там ничего.
У ребенка должен быть четкий круг обязанностей, и необходимо выставлять временные планки. Это должно быть как само собой разумеющееся. Например, все знают, что из школы ты пришел в час, дальше ты должен пообедать, полчаса ты поубирался, пропылесосил, само собой, когда поел, посуду вымыл, со стола вытер.